Сразу два продолжения! =)
читать дальше Второй раз я встретил Маркуса де Рювьера спустя месяц. После того разговора я так ему и не перезвонил. Не звонил и он, полагаю, потому что "не видел смысла". Я же по-прежнему сомневался в настоящем имени этого человека и, в чем я смог признаться себе далеко не сразу, боялся его. В его руках была сосредоточена огромная власть, он мог делать, что пожелает. Он был для меня недостижимым идеалом, что заставляло меня бояться и восхищаться им одновременно.
Вторая встреча с де Рювьером была также случайна. Она многим напоминала первую: спеша, я налетел на него. Не придав этому столкновению большого значения, я, извинившись, побежал было дальше, но он остановил меня. И только тогда я посмотрел на того, на кого налетел.
-Куда спешишь, Томас Краун?
Мою мать положили в больницу. Я узнал об этом позже всех прочих и сейчас стремился как можно быстрее оказаться рядом с ней - с женщиной, родившей меня и заботившейся обо мне, с единственным близким мне человеком.
Отец мой давно умер. Жил я с матерью и отчимом, который не взлюбил меня с первого взгляда. Я тоже его терпеть не мо: считал, что он женился на матери только ради денег - наследства, оставшегося после отца. Я раздражал его тем, что слишком много сидел дома, что внешне многим походил на девчонку. Он даже однажды позволил себе ударить меня - это произошло, когда я проколол себе губу и стал ходить с пирсингом. Уж не знаю, почему его это так бесило...
В общем, мать была самым близким для меня человеком, только она поддерживала меня во всех моих начинаниях. Я искренне любил ее. Известие о том, что ее положили в больницу, шокировало меня. Я просто не мог не быть рядом с ней в этот момент.
Я быстро ввел Маркуса де Рювьера в положение дел, надеясь как можно быстрее от него отделаться и продолжить свой путь. Но он предложил иной выход: де Рювьер решил подвезти меня до больницы. Я, недолго думая, согласился.
Доехали мы, что наывается "с ветерком". Сбивчиво поблагодарив молодого человека за помощь, я побежал в больницу. Узнав у медсестры палату, в которую положили маму, я быстро, с трудом сдерживаясь, чтобы не побежать, пошел туда.
В палату меня не пустил отчим. Сказал, что "только меня ей не хватало". Думаю, она бы сумела возразить, если бы не спала. Но она спала, и я для ее блага решил смириться с тем, что меня к ней не пустят. Что мое слово против слова моего отчима?
Я спустился на первый этаж. Моему удивлению не было предела, когда я обнаружил, что Маркус ждет меня там. Увидев мое выражение лица, он осторожно поинтересовался:
-Все так плохо?
Не сдержавшись, я выложил ему все как на духу. И о моих отношениях с отчимом, и о том, что из-за него я не могу увидеть маму. С каждым моим словом Маркус де Рювьер мрачнел все больше. Когда я, наконец, умолк, он уточнил у меня номер палаты и, взяв за руку, буквально протащил меня к ней.
Отчим, увидев меня в спровождении представительного незнакомца, поежился. Смекнув, что с таким, как де Рювьер, шутки плохи, он, практически не пререкаясь, пропустил нас в палату.
Маркус остался стоять в дверях. Я спиной чувствовал его взгляд. Сев на стул рядом с мамой, я взял ее руку в свои и зашептал какие-то бессмысленные слова. Где-то до этого я слышал, что с больными надо много разговаивать, проявлять о них заботу, показывать свою любовь к ним. Сейчас, толком не раздумывая, о чем говорю, я шептал слова о любви к матери, о надежде на скорое выздоровление. Слезы невольно полились из глаз, но я смахнул их, едва она открыла глаза.
Погладив меня по щеке, мама пообещала, что выздоровеет во чтобы то ни стало, что все будет хорошо. Я с трудом сдерживал слезы, я не верил ей - хотел верить, но не мог.
Вскоре пришла медсестра и попросила нас не беспокоить больную. Поцеловав маму на прощанье, я вышел из палаты. Наконец я позволил себе расплакаться. Я не видел, кто взял меня за руку и повел куда-то. Я понял, что это Маркус, только когда мы сели в машину. Он позвонил куда-то, попросил отменить все встречи на сегодня, а водителя попросил поехать в кафетерий со сложным названием на латыни.
Приехав, Маркус освободил водителя на весь оставшийся день. Мы прошли в кафетерий, где де Рювьер заказал себе "как всегда", а меня уговорил на чашку фирменного кофе. Как оказалось, "как всегда" для молодого человека включало в себя чашку кофе с парой ложек ликера и пироженое "Наполеон", которым Маркус сразу же угостил меня. Кофе, заказанный для меня, стоил звания "фирменный". Даже я, не особо этот напиток чевствующий, проникся его вкусом и ароматом.
Некоторое время мы сидели молча. Когда "Наполеон" был съеден, де Рювьер заговорил:
-Послушай, Том... Если твоей матери что-нибудь потребуется: дорогостоящие лекарство или, не дай бог, операция - обращайся. В любое время, ладно?
Я кивнул, не зная, что сказать. Не всякий человек возьмется помогать малознакомому мальчишке. Маркус де Рювьер не переставал меня удивлять.
-Скажите, - я, наконец, решился спросить, - зачем вам все это? Почему вы мне помогаете?
Ответ был необычайно прост.
-Потому что ты очень похож на меня, - Маркус улыбнулся.
Нельзя было сказать, что я поверил ему, но его логика была мне вполне понятно. К тому же, мне не хотелось еще и эти его слова подвергать сомнению.
Прошло полчаса. Мы распрощались. Я отправился на автобусную остановку, де Рювьер поймал такси. Я проводил его такси взглядом сел в автобус и, размышляя о событиях сегодняшнего дня в целом и о Маркусе в частности, пропустил свою остановку. Решив, что сегодня мне явно не судьба попасть домой, я отправился к одному из самых близких школьных друзей. Он без особого удовольствия согласился предоставить мне ночлег. Я известил отчима о своем местонахождении и позволил себе отдохнуть. Я сам не заметил, как уснул.
* * *
Из-за того, что я не ночевал дома, известия о состоянии матери я опять получил далеко не первым. В школу я в тот день не пошел: вместо этого я первым же автобусом отправился в больницу.
Состояние мамы ухудшилось. Ей,как оказалось, требовалась операция - чем скорее, тем лучше. Операция была дорогостоящей.
Я сразу же вспомнил слова Маркуса де Рювьера. Достав из куртки его визитку, я позвонил. Практически не стесняясь своей просьбы, я описал ему ситуацию и попросил взаймы нужную сумму. Он пообещал приехать.
И приехал. Через двадцать минут после окончания нашего телефонного разговора, он пришел. Уладив все финансовые вопросы, Маркус объяснил мне и отчиму, когда будет проведена операция. Лично меня он попросил сильно не волноваться, сказал, что моей матерью будет заниматься лучший хирург больницы. Он не стал обещать мне, что все будет хорошо или что-нибудь еще в этом духе. Однако сказал, что врачи сделают все от них зависящее.
Я молча кивал, показывая, что слушаю его. На прощанье Маркус взъерошил мне волосы чрезвычайно теплым, приятным, родственно-дружеским жестом и взял с меня обещание позвонить, как только что-нибудь станет известно. Я пообещал. Никогда не думал, что мой звонок окажется поворотным моментом в моей жизни.
Она умерла. И мой мир перевернулся с ног на голову.
"Она умерла" - я попросил передать это Маркусу, когда секретарша сказала, что он на совещании. Спустя два часа он позвонил мне домой. Трубку снял отец. Я слышал, как он кричал. От его криков раскалывалась голова, и мне казалось, что я схожу с ума.
Она умерла. Удивительно, как всего два слова, произнесенные человеком в белом халате, могут повлиять на другого человека - 13-летнего мальчишку с бусинкой в губе.
Мне хотелось забыть. Забыть о том, что она умерла, что она вообще существовала. Я знаю, что поступил неразумно, но я не видел иного выхода - я пошел в ночной клуб. Точнее - меня туда привели два парня из нашей школы. Им, кажется, было лет по шестнадцать - я точно не помню. Я не помню ни их внешности, ни их голосов - ни-че-го.
В тот раз я определенно выпил лишнего. Чего уж там - напился до чертиков, мелькающих перед глазами. Тогда я почти поверил, что сошел с ума.
Я не помню, кто вынес меня из клуба. Меня отнесли в небольшой проулок за углом, посадили на закрытый мусорный бак. Я помню чужие, грубые руки на своей коже, сухие губы на моих губах, щеках, шее. Помню липкую солоноватую жидкость во рту, которую меня заставили проглотить. Помню мужской, с хрипотцой голос, шепчущий что-то о том, как я похож на девчонку. Помню чьи-то руки у меня между ног, жуткую боль в заднице. Помню чьи-то крики. Кажется, кричал я. Не помню, но, по логике, все-таки я.
Потом меня одели и оставили лежать на земле, в том самом проулке.
Мне было плохо, невероятно плохо. Меня выворачивало наизнанку, я долго избавлялся от съеденной за день пищи. Горло болело и жгло невероятно. Голова кружилась, я с трудом стоял на ногах, я не мог ни ходить, ни сидеть от боли.
Не знаю, как я добрался до телефонного автомата. Не знаю, как мне удалось набрать его номер телефона. Не знаю, почему мне так повезло - он ответил.
-Приедь за мной, пожалуйста, - произнес я в трубку тихо, надеясь, что он все же услышит.
-Куда?
Я назвал название клуба. Он пообещал приехать.
Я ждал долго, невероятно долго. Здравый смысл подсказывал, что он не приедет - какое ему до меня дело? Но я все надеялся и верил.
"Он пообещал приехать," - думал я.
"Он пообещал приехать" - шептал я.
Он пообещал - он приехал. Заботливые руки подхватили меня и отнесли на заднее сидение машины. Он сидел рядом, я лежал на сиденье, положив голову ему на колени. Ехали долго. Мирно шумел мотор. Он перебирал мои волосы, шепча что-то успокаивающе. Я сам не заметил, как заснул.
* * *
Я проснулся на довольно-таки уютном кожаном диванчике в просто огромной комнате. В кресле напротив дремал Маркус. Удивительно, как преображает людей сон. Сейчас он был похож скорее на ребенка, чем на взрослого мужчину-педпринимателя, каким казался пока бодрствовал.
Было уже утро - сквозь задернутые шторы проникал яркий солнечный свет. Я встал и пошел было к ним, желая впустить этот свет в комнату, но, стоило мне сделать первый шаг, как все закружилось перед глазами. Я упал бы, если бы вовремя проснувшийся де Рювьер не поддержал меня. Он силком уложил меня на диван.
-Не смей вставать, - произнес он тоном, не терпящим возражений.
Я кивнул.
Взгляд его немного смягчился, Маркус позволил себе улыбнуться.
-Чаю хочешь?
Я снова кивнул. Он ушел куда-то - предположительно, по направлению к кухне. Я же принялся изучать место, куда попал.
Судя по всему, спал я в гостиной. Это была большая комната в черно-белых тонах. Пол, стены, потолок - все было белым. Потолок украшала черная люстра приличных размеров, на стене напротив меня висела картина, изображающая черный квадрат. Я позволил себе усомниться в том, что это репродукция картины Малевича. В этом доме все могло быть.
Маркус вернулся с подносом, на котором, помимо двух чашек чая, стояла вазочка с конфетами. Он поставил поднос на стол, взял свою чашку и спросил с необычайной прямолинейностью:
-Кто это с тобой сделал?
Я покраснел и повернулся лицо к спинке дивана. Я не хотел, чтобы он видел меня в таком состоянии, я прятался от его взгляда, заглядывающего в самую душу.
Он повторил вопрос.
Зажмурившись, съежившись, я ответил:
-Не знаю, не помню...
-Ты был пьян? - последовал вопрос, показавшийся мне куда хуже первого.
-Да, - выдавил я из себя ответ, уткнувшись лицом в кожанную спинку.
Повисла тяжелая тишина. Напряжение все росло и росло. И вдруг куда-то исчезло, когда он Маркус спросил:
-А чего это ты чай не пьешь?
Я сел на диванчике и повернулся к нему лицом. Он спокойно смотрел на меня. его спокойствие передалось и мне. Смущенно улыбнувшись, я взял чашку и отхлебнул чуть-чуть. Чай пах фруктами, но на вкус был совсем обычным. Это немного позабавило меня, я даже смог улыбнуться.
Де Рювьер улыбнулся тоже. От его улыбки почему-то стало еще спокойнее и теплей на душе. Рядом с этим человеком я чувствовал себя, как дома. Дома... Я помрачнел, вспомнив о смерти матери. Непрошенные слезы потекли по щекам.
Маркус вдруг оказался рядом. Он обнял меня за плечи, позволил уткнуться лицом ему в рубашку и разреветься, как маленькому ребенку. Я плакал невероятно долго, то и дело всхлипывая. Казалось, все эти слезы скопились за годы жизни с отчимом и теперь выплеснулись наружу.
Надо отдать де Рювьеру должное - он ничего по этому поводу не сказал. Когда я перестал плакать, он просто отодвинулся от меня. Он хотел было вернуться в свое кресло, но я остановил его, схватив за руку. Маркус удивленно посмотрел на меня, но промолчал, оставшись сидеть рядом.
На этот раз я сам обнял его. Сел к нему на колени, обнял за шею, уткнулся лбом в плечо. Я даже не представлял, как тяжело ему было сдерживать свои желания.
На меня вновь навалился сон. Я пребывал в странной полудреме, когда почувствовал, как меня заботливо положили на диван, накрыли принесенным откуда-то одеялом. И я все не мог понять, сон это был или явь - касание губами губ.