-Орель! - А что такой маленький? - Болель! (с)
Он появляется в моей жизни как цунами: неожиданно, резко, пугающе, разрушая все, всю мою жизнь. Его действия, его слова о нас сводят меня с ума. Если мы не занимаемся сексом, мы ругаемся. Иначе - никак.
Но я все равно безумно радуюсь, когда, приходя домой после работы, обнаруживаю, что в ходная дверь незаперта. Он всегда забывает закрывать ее за собой. Помнится, из-за этого его "беспамятства" мой отец вычеркнул из завещания, а мать перестала с мной разговаривать... И вся школа называла нас педиками, когда он не запер дверь раздевалки... Хотя, думаю, все бы и так узнали все в тот раз... Все таки я слишком громко стону в "самый ответственный момент".
Да уж...
Как такое возможно? Ты и я - мы как небо и земля, правда. Как огонь и лед...
Ты - панк с кучей сережек где можно и где нельзя. Высокий худощавый брюнет (крашеный!), с впалыми щеками, бледной кожей, практически невидимыми бровями блондина (их видно только благодаря сережкам).
Я - прилежный мальчик, любимец всей школы (а затем и института), лучший в учебе и спорте, лучший во всем. Среднего роста, среднего теосложения... ничем не примечательный, разве что блондинистостью, как ты это называешь. Ну что такого в том, что я - натуральный блондин с голубыми глазами? Ага. А еще "кавайно краснею". Смешно, ей богу...
Это был десятый класс. Тяжелые, выматывающие школьные дни. Девчонки, бросающие украдкой взгляды, полные восхищения. Учителя, стращающие экзаменами. Зубрежка. А еще футбол. Соревнования каждую неделю, а то и два раза в неделю. Тренировки...
Девушка, с которой я как бы встречался, говорила, что я мало уделяю ей внимания, что для меня важней учеба и тренировки. Так оно и было, вообще-то. Единственное, в чем она была неправа, было то, что я, по ее словам, заглядывался на девочек. Девчонки никогда мне не нравились. Они слишком хрупкие. Их слишком легко сломать...
А вот тебя... Тебя я не сломал до сих пор. Мне всегда казалось, что ты на грани, что еще чуть-чуть и... Но нет. Наверное, ты действительно меня любишь. Не любил бы - сдался. И отошел бы постепенно на второй, третий... черт его знает какой план. Как и все, кто был до тебя.
Тогда я еще не был таким. Я не думал о том, как интересно было бы сломать гордость, принципы того или иного человека. Но я думал о том, что предрассудки "общества" изрядно портят мне жизнь. Если бы не они, я бы давно уже предложил одному симпатичному баскетболисту проверить свою ориентацию...
Ты появился в моей жизни в конце первой четверти десятого класса. Высокий, под два метра ростом, худощавый парень с проколотой губой, левой бровью, с девятью сережками (в сумме) в ушах. В сексуально обтягивающих джинсах, черных кедах, изрисованных пентаграммами, , белой, местами порванной, рубашке, с наушниками, из которых играли "Sex Pistols" и "The Exploited". У тебя были черные волосы, длинная, до носа, челка синего цвета. На переменах ты курил за спортзалом, на уроках ты жевал жвачку, сидя на последней парте.
Однажды ты вывел нашу класснуху. Я не помню, что ты натворил, но помню, как она рвала и метала. И она посадила тебя на первую парту. Рядом со мной.
Меня бесило, как ты чавкаевшь. Это было невыносимо. Хотелось припереть тебя к стенки, разжать челюсти и вытащить эту чертову резинку изо рта. Или, наоборот, запихать ее поглубже в горло, чтобы ты поперхнулся, закашлялся, некоторое время не мог дышать...
Меня бесило, что ты рисуешь на уроках. Последние страницы твоих тетрадей были изрисованы свастикой, пентаграммами, флагами Англии и Америки, названиями любимых групп и композиций, нотами, изображениями музыкальных инструментов...
Меня бесило, что на переменах ты, если не куришь за спортзалом, всегда сидишь за своей партой. За НАШЕЙ партой. Я тоже сидел за ней на переменах. И именно эту парту окружали твои друзья, которых ты заводил себе со скоростью света. Они разговаривали с тобой, ругались с тобой, обсуждали с тобой все, что только можно было обсудить. Они делали это, стоя рядом СО МНОЙ. И, боже, как же меня это бесило!
Но больше всего раздражало твое влияние на меня. Мне нравилась та музыка, которую ты слушал. Мне нравились шутки, которыми ты обменивался с друзьями. Мне нравились иемы, которые вы обсуждали. Мне нравился твой цвет волос, твой стиль. Мне нравился ТЫ. Я ХОТЕЛ тебя. Так сильно, что почти каждый день дрочил в ванной, представляя тебя рядом с собой.
А когда закончился десятый класс...
То лето было невыносимым. Я не видел тебя каждый день, я не слышал твой голос, ты не обращался ко мне, прося дать списать. И я чувствовал себя невероятно одиноким.
В первый день одиннадцатого класса ты даже не посмотрел в мою сторону. Окруженный толпою друзей-одноклассников, ты описывал, как провел лето, рассказывал о влюбленных в тебя девченках из деревни, где ты жил последний месяц лета. Ты в красках описывал парням, каково это - валяться с девушкой на сеновале. Я не слышал всего, но навсегда запомнил фразу, произнесенную таким жалобным тоном, что твои друзья долго не могли отсмеяться. "Попе колко..."
Я тогда тоже смеялся. Стоя в стороне ото всех, подавляя хохот, прикрывая рот рукой. Но смеялся. Смеялся над шуткой, адресованной не мне.
Как оказалось, мы снова сидели за одной партой. Тебе было скучно, и ты даже начинал разговаривать со мной.
Мы говорили о пустяках. О музыке, фильмах, девченках. Обо всем по мелочи. Я не понимаю, как эти мелочи переросли во что-то более серьезное.
Мы не то чтобы дружили. Просто ходили на одни секции. На баскетбол. На курсы по английскому языку. На курсы игры на гитаре. Нам просто было, что обсудить.
Однажды, на вечерней тренировке, отрабатывая пасы, я попал в нашго тренера. Тот, злой как черт, заставил нас убирать спортзал после тренировок (не только по баскетболу, но и по футболу, и по гимнастике, и по многим другим): двигать скамьи, распутывать скакалки, относить мячи в подсобку, вешать на место сетку для волейбола и т.д. Сам он ушел, доверив кючи нам. Если бы вместо меня рядом был кто-то из твоей свиты, вы бы, наверное, дурачились. Со мной же ты, совершенно серьезный, занимался делом.
Мы убрались довольно-таки быстро. Было около семи часов, когда мы отправились в раздевалку.
Все ьыло хорошо, до тех пор, пока ты не начал раздеваться. Не знаю, что со мной тогда произошло. Я стоял около двери и смотрел на тебя так, словно никогда полуголых парней не видел. Ты стоял ко мне спиной и ничего не видел. Спокойно ты стянул с себя шорты, кинул их на скамейку и обернулся, чтобы взять повседневную одежду.
Я знал, что ты был нетрадиционной ориентации. Ты этого особо и не скрывал. Достаточно было не выставлять эту ориентацию напоказ, уметь обернуть любое оскорбление по этому поводу в шутку - и никто тебя не донимал. Даже твои друзья.
Я также знал, что я - нетрадиционной ориентации. Но это знал только я.
Увидев, КАК я смотрю на тебя, ты, конечно, все понял. Только слепой не понял бы, наверное.
Я до сих пор проклинаю тебя за то, что ты сделал потом... И себя. За то, что поддался.
Ты подошел ко мне ближе, вплотную, прижал спиной к двери. Рукой ты нащупал замок, запер дверь. Вторая твоя рука медленно обвила меня за талию. А я стоял, не двигаясь, словно в ступоре, не веря в происходящее, не веря в то, что рядом ТЫ, а не кто-то другой.
-Значит, и ты не совершенен, Ян... - проговорил ты, улыбаясь, а твое лицо приближалось к моему, все ближе... - Наш мальчик-паинька, любимчик всех учителей, гордость родителей. мечта доброй половны девчонок... гей? И этот гей заглядывается на "худшего ученика всех времен и народов".
Ты хищно улыбнулся, предвкушкая... что? Веселье?
А потом ты, черт бы тебя побрал, поцеловал меня. Не так, как обычно целуют в первы раз: нежно, осторожно и так далее... Нет, ты сразу же впился в мои губы, раздвинул их языком. Тебе было плевать на мою неопытность, на то, что ты был первым парнем, целовавшим меня и первым человеком, целовавшим меня ТАК. И мне почти сразу стало плевать на всё и вся.
Я понял, что все всерьез, только когда ты, приподняв мою футболку, поцеловал мою грудь. Ты коснулся губами моего соска, лизнул его, втянул в рот... А я представлял, как ты будешь делать тоже самое... не с соском.
Медленно, невыносимо медленно ты переместился на мой живот. У меня подогнулись колени, я медленно скатился по стене (точнее - по двери) на пол. Ты уже стоял на коленях. Наши лица оказались на одном уровне, и я, ничего не соображая затуманенным сознанием, притянул тебя к себе, целуя.
Ты вырвался легко и ненавязчиво. Быстро, практически незаметно стянул с меня шорты вместе с плавками. В голове промелькнула единственная связная мысль: "Пол холодный..." А потом ты коснулся губми моего члена...
Черт, у меня был прекрасный обзор! Я прекрасно видел, что и как ты делаешь. Как лижешь самый кончик, как вбираешь в себя головку, лаская языком, как буквально насаживаешься на меня ртом. Ты помогал себе руками, лаская, дразня. Ты почти довел меня до пика. Почти.
Ты вдруг отодвинулся от меня, когда я практически кончил. Я недоуменно посмотрел на тебя, в моем взгляде смешались недоумение и мольба. Но ты покачал головой. Встал, натянул на себя джинсы. А я смотрел на тебя, не веря, что ты вот так меня бросишь.
-Н-ник... - дрожащим голосом позвал тебя я.
Ты обернулся на мой голос, натянув на себя фуболку.
-Что?
Я не мог произнести этого вслух. Покраснев, я отвел взгляд, чтобы затем вновь посмотреть на тебя, позвать:
-Ник...
Ты подошел ко мне, сел рядом и улыбнулся улыбкой победителя.
-Скажи мне, чего ты хочешь. Попроси.
Заливаясь краской, дрожа, невыносимо желая тебя, я прошептал, чуть не плача:
-Пожалуйста...
-Что? - повторил ты, гладя меня по щеке. - Ну же, скажи это. Это не страшно.
-Пожалуйста, Ник...
-Ну же, скажи. Давай, Ян. Скажи: "Пожалуйста, сделай мне минет, Ник".
Твои руки заскользили по моему животу, искушая, возвращая возбуждение, ставшее еще сильней.
-Сделай... мне минет.
Ты широко улыбнулся и погладил меня по голове:
-Хороший мальчик.
И сделал то, о чем я просил.
Я кончил почти сразу. Ты сходил в душ, прилагавшийся к раздевалке, быстро умылся и ушел.
Я поднялся спустя минут двадцать. Принял душ, оделся и вышел из раздевалки, мечтая забыть о произошедшем, но прекрасно понимая, что с этого дня все изменится. Для меня. И для тебя тоже.
Но я все равно безумно радуюсь, когда, приходя домой после работы, обнаруживаю, что в ходная дверь незаперта. Он всегда забывает закрывать ее за собой. Помнится, из-за этого его "беспамятства" мой отец вычеркнул из завещания, а мать перестала с мной разговаривать... И вся школа называла нас педиками, когда он не запер дверь раздевалки... Хотя, думаю, все бы и так узнали все в тот раз... Все таки я слишком громко стону в "самый ответственный момент".
Да уж...
Как такое возможно? Ты и я - мы как небо и земля, правда. Как огонь и лед...
Ты - панк с кучей сережек где можно и где нельзя. Высокий худощавый брюнет (крашеный!), с впалыми щеками, бледной кожей, практически невидимыми бровями блондина (их видно только благодаря сережкам).
Я - прилежный мальчик, любимец всей школы (а затем и института), лучший в учебе и спорте, лучший во всем. Среднего роста, среднего теосложения... ничем не примечательный, разве что блондинистостью, как ты это называешь. Ну что такого в том, что я - натуральный блондин с голубыми глазами? Ага. А еще "кавайно краснею". Смешно, ей богу...
Это был десятый класс. Тяжелые, выматывающие школьные дни. Девчонки, бросающие украдкой взгляды, полные восхищения. Учителя, стращающие экзаменами. Зубрежка. А еще футбол. Соревнования каждую неделю, а то и два раза в неделю. Тренировки...
Девушка, с которой я как бы встречался, говорила, что я мало уделяю ей внимания, что для меня важней учеба и тренировки. Так оно и было, вообще-то. Единственное, в чем она была неправа, было то, что я, по ее словам, заглядывался на девочек. Девчонки никогда мне не нравились. Они слишком хрупкие. Их слишком легко сломать...
А вот тебя... Тебя я не сломал до сих пор. Мне всегда казалось, что ты на грани, что еще чуть-чуть и... Но нет. Наверное, ты действительно меня любишь. Не любил бы - сдался. И отошел бы постепенно на второй, третий... черт его знает какой план. Как и все, кто был до тебя.
Тогда я еще не был таким. Я не думал о том, как интересно было бы сломать гордость, принципы того или иного человека. Но я думал о том, что предрассудки "общества" изрядно портят мне жизнь. Если бы не они, я бы давно уже предложил одному симпатичному баскетболисту проверить свою ориентацию...
Ты появился в моей жизни в конце первой четверти десятого класса. Высокий, под два метра ростом, худощавый парень с проколотой губой, левой бровью, с девятью сережками (в сумме) в ушах. В сексуально обтягивающих джинсах, черных кедах, изрисованных пентаграммами, , белой, местами порванной, рубашке, с наушниками, из которых играли "Sex Pistols" и "The Exploited". У тебя были черные волосы, длинная, до носа, челка синего цвета. На переменах ты курил за спортзалом, на уроках ты жевал жвачку, сидя на последней парте.
Однажды ты вывел нашу класснуху. Я не помню, что ты натворил, но помню, как она рвала и метала. И она посадила тебя на первую парту. Рядом со мной.
Меня бесило, как ты чавкаевшь. Это было невыносимо. Хотелось припереть тебя к стенки, разжать челюсти и вытащить эту чертову резинку изо рта. Или, наоборот, запихать ее поглубже в горло, чтобы ты поперхнулся, закашлялся, некоторое время не мог дышать...
Меня бесило, что ты рисуешь на уроках. Последние страницы твоих тетрадей были изрисованы свастикой, пентаграммами, флагами Англии и Америки, названиями любимых групп и композиций, нотами, изображениями музыкальных инструментов...
Меня бесило, что на переменах ты, если не куришь за спортзалом, всегда сидишь за своей партой. За НАШЕЙ партой. Я тоже сидел за ней на переменах. И именно эту парту окружали твои друзья, которых ты заводил себе со скоростью света. Они разговаривали с тобой, ругались с тобой, обсуждали с тобой все, что только можно было обсудить. Они делали это, стоя рядом СО МНОЙ. И, боже, как же меня это бесило!
Но больше всего раздражало твое влияние на меня. Мне нравилась та музыка, которую ты слушал. Мне нравились шутки, которыми ты обменивался с друзьями. Мне нравились иемы, которые вы обсуждали. Мне нравился твой цвет волос, твой стиль. Мне нравился ТЫ. Я ХОТЕЛ тебя. Так сильно, что почти каждый день дрочил в ванной, представляя тебя рядом с собой.
А когда закончился десятый класс...
То лето было невыносимым. Я не видел тебя каждый день, я не слышал твой голос, ты не обращался ко мне, прося дать списать. И я чувствовал себя невероятно одиноким.
В первый день одиннадцатого класса ты даже не посмотрел в мою сторону. Окруженный толпою друзей-одноклассников, ты описывал, как провел лето, рассказывал о влюбленных в тебя девченках из деревни, где ты жил последний месяц лета. Ты в красках описывал парням, каково это - валяться с девушкой на сеновале. Я не слышал всего, но навсегда запомнил фразу, произнесенную таким жалобным тоном, что твои друзья долго не могли отсмеяться. "Попе колко..."
Я тогда тоже смеялся. Стоя в стороне ото всех, подавляя хохот, прикрывая рот рукой. Но смеялся. Смеялся над шуткой, адресованной не мне.
Как оказалось, мы снова сидели за одной партой. Тебе было скучно, и ты даже начинал разговаривать со мной.
Мы говорили о пустяках. О музыке, фильмах, девченках. Обо всем по мелочи. Я не понимаю, как эти мелочи переросли во что-то более серьезное.
Мы не то чтобы дружили. Просто ходили на одни секции. На баскетбол. На курсы по английскому языку. На курсы игры на гитаре. Нам просто было, что обсудить.
Однажды, на вечерней тренировке, отрабатывая пасы, я попал в нашго тренера. Тот, злой как черт, заставил нас убирать спортзал после тренировок (не только по баскетболу, но и по футболу, и по гимнастике, и по многим другим): двигать скамьи, распутывать скакалки, относить мячи в подсобку, вешать на место сетку для волейбола и т.д. Сам он ушел, доверив кючи нам. Если бы вместо меня рядом был кто-то из твоей свиты, вы бы, наверное, дурачились. Со мной же ты, совершенно серьезный, занимался делом.
Мы убрались довольно-таки быстро. Было около семи часов, когда мы отправились в раздевалку.
Все ьыло хорошо, до тех пор, пока ты не начал раздеваться. Не знаю, что со мной тогда произошло. Я стоял около двери и смотрел на тебя так, словно никогда полуголых парней не видел. Ты стоял ко мне спиной и ничего не видел. Спокойно ты стянул с себя шорты, кинул их на скамейку и обернулся, чтобы взять повседневную одежду.
Я знал, что ты был нетрадиционной ориентации. Ты этого особо и не скрывал. Достаточно было не выставлять эту ориентацию напоказ, уметь обернуть любое оскорбление по этому поводу в шутку - и никто тебя не донимал. Даже твои друзья.
Я также знал, что я - нетрадиционной ориентации. Но это знал только я.
Увидев, КАК я смотрю на тебя, ты, конечно, все понял. Только слепой не понял бы, наверное.
Я до сих пор проклинаю тебя за то, что ты сделал потом... И себя. За то, что поддался.
Ты подошел ко мне ближе, вплотную, прижал спиной к двери. Рукой ты нащупал замок, запер дверь. Вторая твоя рука медленно обвила меня за талию. А я стоял, не двигаясь, словно в ступоре, не веря в происходящее, не веря в то, что рядом ТЫ, а не кто-то другой.
-Значит, и ты не совершенен, Ян... - проговорил ты, улыбаясь, а твое лицо приближалось к моему, все ближе... - Наш мальчик-паинька, любимчик всех учителей, гордость родителей. мечта доброй половны девчонок... гей? И этот гей заглядывается на "худшего ученика всех времен и народов".
Ты хищно улыбнулся, предвкушкая... что? Веселье?
А потом ты, черт бы тебя побрал, поцеловал меня. Не так, как обычно целуют в первы раз: нежно, осторожно и так далее... Нет, ты сразу же впился в мои губы, раздвинул их языком. Тебе было плевать на мою неопытность, на то, что ты был первым парнем, целовавшим меня и первым человеком, целовавшим меня ТАК. И мне почти сразу стало плевать на всё и вся.
Я понял, что все всерьез, только когда ты, приподняв мою футболку, поцеловал мою грудь. Ты коснулся губами моего соска, лизнул его, втянул в рот... А я представлял, как ты будешь делать тоже самое... не с соском.
Медленно, невыносимо медленно ты переместился на мой живот. У меня подогнулись колени, я медленно скатился по стене (точнее - по двери) на пол. Ты уже стоял на коленях. Наши лица оказались на одном уровне, и я, ничего не соображая затуманенным сознанием, притянул тебя к себе, целуя.
Ты вырвался легко и ненавязчиво. Быстро, практически незаметно стянул с меня шорты вместе с плавками. В голове промелькнула единственная связная мысль: "Пол холодный..." А потом ты коснулся губми моего члена...
Черт, у меня был прекрасный обзор! Я прекрасно видел, что и как ты делаешь. Как лижешь самый кончик, как вбираешь в себя головку, лаская языком, как буквально насаживаешься на меня ртом. Ты помогал себе руками, лаская, дразня. Ты почти довел меня до пика. Почти.
Ты вдруг отодвинулся от меня, когда я практически кончил. Я недоуменно посмотрел на тебя, в моем взгляде смешались недоумение и мольба. Но ты покачал головой. Встал, натянул на себя джинсы. А я смотрел на тебя, не веря, что ты вот так меня бросишь.
-Н-ник... - дрожащим голосом позвал тебя я.
Ты обернулся на мой голос, натянув на себя фуболку.
-Что?
Я не мог произнести этого вслух. Покраснев, я отвел взгляд, чтобы затем вновь посмотреть на тебя, позвать:
-Ник...
Ты подошел ко мне, сел рядом и улыбнулся улыбкой победителя.
-Скажи мне, чего ты хочешь. Попроси.
Заливаясь краской, дрожа, невыносимо желая тебя, я прошептал, чуть не плача:
-Пожалуйста...
-Что? - повторил ты, гладя меня по щеке. - Ну же, скажи это. Это не страшно.
-Пожалуйста, Ник...
-Ну же, скажи. Давай, Ян. Скажи: "Пожалуйста, сделай мне минет, Ник".
Твои руки заскользили по моему животу, искушая, возвращая возбуждение, ставшее еще сильней.
-Сделай... мне минет.
Ты широко улыбнулся и погладил меня по голове:
-Хороший мальчик.
И сделал то, о чем я просил.
Я кончил почти сразу. Ты сходил в душ, прилагавшийся к раздевалке, быстро умылся и ушел.
Я поднялся спустя минут двадцать. Принял душ, оделся и вышел из раздевалки, мечтая забыть о произошедшем, но прекрасно понимая, что с этого дня все изменится. Для меня. И для тебя тоже.