[...искренне ваш, Прокопян]

29.12.2009 в 06:06

Пишет  Tyrrenian:

Чудо для серого волка
Название: Чудо для серого волка
Бета:  ~Little Fox~
Автор: Tyrrenian/  Prokopyan
Рейтинг: R
Статус: не закончено
Жанр: фентези, романс
Дисклеймер: в тексте использованы стихи В.С. Высоцкого!!!

Так... с днями я слегка запуталась...
Волк
За окном валил снег, легко можно было предсказать, что завтра сугробы будут буквально по колено. В прогнозе погоды обещали осадки и морозы, и что-то подсказывало, что эти обещания сбудутся. Но это совсем не огорчало. Почему-то длительный снегопад необычайно радовал Ада, сидящего на подоконнике и глядящего на ночной город, засыпаемый снегом. Это было потрясающее зрелище, отсюда, сверху. Темнота, ослепительно яркий свет окон, огни фонарей и гирлянд, коими были украшены всевозможные магазинчики. А в помещении приятно пахло хвоей, и переливались в свете лампы игрушки на ёлке.
Щелчок, и свет в комнате погас. Заиграла огоньками гирлянда. Тихо, совсем неслышно подошел к Аду Каолу, сонный, теплый и такой родной. Обнял парня за руку, уткнулся лбом в твердое плечо и шумно вздохнул, прижимаясь крепче к прохладной коже Адольфа. Тот повернулся лицом к мальчишке, свесил ноги с подоконника, обнял Каолу за плечи и прижал к себе, наслаждаясь странным, ни на что непохожим запахом мальчика, запахом счастья.
В коридоре кто-то ругался, выясняя отношения. Кричала какая-то женщина, ей отвечал раздраженный мужской голос. «Закричала» сигнализация снаружи, где-то далеко внизу. И совсем рядом, за окном, завывал протяжно ветер. Но Ад слышал только быстрое биение сердец – своего и самого дорогого ему человечка.
Сегодня он разговаривал с матерью, она выражала надежды, что сын приедет до начала Нового Года. Эта женщина – русская, живущая в Германии – верила в то, что «как Новый Год встретишь, так его и проведешь». Она хотела, чтобы ее сын встретил Новый Год в кругу семьи. А Адольфу вдруг захотелось поверить в эту примету, поверить, что, встретив Новый Год рядом с Каолу, с ним он его и проведет.
-Знаешь, - прошептал он в темноте, нарушаемой только вспышками огоньков гирлянды, - есть такое поверье: «Как Новый Год встретишь, так его и проведешь».
Мальчишка кивнул, словно желая показать, что слушает. А Ад меж тем продолжал:
-Я хочу встретить его рядом с тобой, Каолу.
Мальчишка вдруг как-то весь сжался, вздрогнул, кажется, даже всхлипнул и, прижавшись к молодому человеку еще ближе, ответил:
-А я хочу провести его рядом с тобой.
И, словно почувствовав что-то, Адольф отстранился немного от возлюбленного и, взяв его за подбородок, заставил поднять голову. Глаза мальчишки блестели от слез, слезы оставили на его щеках влажные полосы…. Всхлипнув, он порывисто обнял Ада, целуя отчаянно, словно в последний раз. И, поддавшись этому настроению странной безысходности, Шварц ответил на поцелуй так же – словно против воли, словно падая в пропасть из чувств и эмоций, словно это больше никогда не повториться. В этот поцелуй они вложили все свои чувства друг к другу, все свои несбыточные – они понимали это – надежды на будущее, всю боль от предопределенности грядущего. Они падали в бесконечно глубокую пропасть. Вместе. И желали, чтобы это падение никогда не кончалось.
В ту ночь они снова уснули вместе, в который раз. Но в ту ночь они, впервые за эти дни, долго не засыпали, словно боясь проснуться в одиночестве, словно боясь, что все волшебство кануна Нового Года рассеется на следующее утро. В ту ночь они шептали друг другу слова нежности и любви, в ту ночь они говорили ни о чем и обо всем одновременно, отдаваясь друг другу не телами, но душами.
Их чувства оказались слишком похожими на первую любовь. Они и были первой любовью, на самом деле. Пылкой, страстной, сметавшей все на своем пути, уничтожавшей их самих, заставляющей погибать, тонуть в океане чувств и эмоций. Они умирали и рождались вновь в эти дни, их прошлое навсегда отделялось от их будущего, их жизнь разделялась на «до» и «после». До Каолу – после Каолу, до Ада – после Ада…. И это после ранило сердце и душу, и разум, своей безысходностью, неотступностью. Они не смогут быть рядом вечно…. Или… все же… ну а вдруг?
Как всякие влюбленные, эти двое рассчитывали на свое «ну а вдруг?». А оно ускользало от них, быстро, исчезая за поворотом, чтобы появиться вновь, словно из ниоткуда. И любой другой, обычный, не влюбленный, смирившийся со своей участью человек махнул бы рукой, осознав, что шансы почти равны нулю. Но эти двое… они боролись за свое счастье, за свое чудо. В тот вечер – особенно сильно, с отчаяньем и надеждой, не сравнимыми ни с чем. И, знаете,… автор искренне верит, что у них все получится, все будет хорошо. Они тоже – надеются и верят, верят и надеются.
Утром их разбудил звонок адольфового мобильного. Опять, напрочь забыв о разнице во времени, звонила его мама. Искренне беспокоясь за сына, который сильно изменился, по ее мнению, за последние дни, она спрашивала о его здоровье, настроении, делах. Не могла она не спросить и о том, как скоро Ад будет дома. Он ответил, что возникли проблемы, дела. Он впервые соврал матери.
Дел никаких на самом деле не было. Он разобрался со всем еще вчера, доходчиво объяснив дизайнеру интерьеров, чего от него хочет. Дизайнер оказался понятливым. Оставив на него все дела, Адольф сказал, что завтра же вернется в Германию. Ложь. Еще одна ложь. И все из-за этого хрупкого рыжеволосого комочка тепла и счастья, лежащего сейчас на постели и с любопытством слушающего разговор матери и сына.
-Зачем ты ей соврал? – спросил мальчишка, разглядывая Ада.
-Чтобы подольше побыть с тобой, - улыбнувшись, молодой человек лег рядом с Каолу, обнимая, притягивая к себе.
-Врать не хорошо, - упершись ладонями в грудь возлюбленного, заметил паренек неодобрительно.
-Это ложь во благо. Мы побудем вместе, а мама не обидится. Ведь если бы я сказал ей, что в моей жизни появился кто-то важнее семьи,… это бы задело ее. Конечно, она мать и все понимает, но… я не хочу ее огорчать.
Каолу задумчиво кивнул. Кажется, он уже начал понимать премудрости этого странного мира, в котором соврать не всегда означало – сделать что-то плохое. Ложь во благо, ложь во спасенье…
-Я понимаю… - пробормотал он, позволяя обнять себя, крепко-крепко, до боли, до «нечем дышать». – Эй-эй, не так крепко!
Адольф ослабил объятья и улыбнулся в ответ на улыбку мальчишки. А затем, наклонившись, прижался лбом к его лбу, чтобы прошептать, обжигая губы горячим дыханием:
-Я начинаю верить в чудеса.
-Тогда, возможно, стоит попробовать заставить снежинку не таять?
Ад с серьезнейшим видом кивнул. Но вылезать из-под одеяла они не спешили. Долго еще они перешептывались о чем-то своем, необычайно личном, о чем авторы просто не имеют права рассказать читателям. А потом, ни с того ни с сего, пришла в голову Адольфа одна идея…
Для осуществления его идеи – небольшого, но приятного сюрприза для Каолу – пришлось-таки вылезти из постели. Пришлось умываться, одеваться, выходить на улицу – навстречу снегу и морозному ветру. Все, как и обещали синоптики…
Ежась от холода и не смея вытащить руки из карманов, Ад и Каолу практически добежали до небольшого магазинчика напротив гостиницы. Там продавались всевозможные «праздничные штучки». Адольф купил целых пять штук новогодних хлопушек. Одну взорвали прямо на улице. Посыпался на снег серпантин. А среди серпантина и блесток лежал на снегу детский пластмассовый свисток. И через пару мгновений после того, как Ад его заметил, улицу огласил пронзительный свист, а затем – счастливый смех нашкодивших мальчишек. Именно такими они были в тот момент – мальчишками, совсем еще детьми (в душе, конечно, но все же), нашкодившими и теперь радующимися, что их не поймали и не наказали.
Свистя на всю улицу, они вбежали в холл гостиницы, чуть не сбив с ног некоего пожилого джентльмена в дорогом пальто. Даже не извинившись, они пробежали мимо, вихрем влетели в лифт, поднялись на десятый этаж. И, уже в своем номере, взорвали еще три хлопушки. В двух обнаружились пластмассовые колечки, не налезшие Каолу даже на мизинец. В третьей же оказалась детская печать: синяя, в виде пингвиненка. И вскоре все бумаги, какие только нашлись в номере, были украшены синими пингвинами.
-Ну, давай, взорви последнюю! – уговаривал Каолу Адольфа, который, в свою очередь, протягивал хлопушку мальчишке. – Нет, это должен сделать ты!
Обреченно вздохнув, Ад дернул за веревочку. Хлопок. Серпантин и конфетти летят на пол, а вместе с ними летит что-то белое, легкое, почти невесомое. Снежинка из пенопласта. Каолу поднял ее, оглядел со всех сторон изумленно и радостно засмеялся:
-Смотри, она не тает! Не тает!
Сцепленными вместе руками они держали нетающую снежинку и целовались, не замечая, что целуются под омелой, которую романтически настроенная барышня повесила на люстру…

Каолу
А на следующее утро Каолу обнаружил у своей подушки аккуратный белый конверт с нарисованной на нем веточкой омелы и… короткой запиской внутри:
«У тебя всего пять дней, Каоллинаумлеин, надеемся, что ты выполнил свое задание и вернешься домой в срок. Также считаем нужным напомнить, что людям не стоит видеть твою истинную сущность».
Руки как-то сразу затряслись, а грудь сдавило тяжелым обручем, мешающим сделать хотя бы вдох. Неужели только что построенное чудо должно быть разрушено глупыми правилами? Мальчишка с обидой сминал в пальчиках злосчастный листок, не замечая, как по щекам вновь текут соленые капельки слез.
- Маленький, что произошло? – Адольф вдруг оказался близко-близко, обнял, прижимая к своей груди, и бережно, словно боясь навредить, поцеловал в висок. – Почему ты плачешь?
Разве мог Каолу, поклявшийся совсем недавно сделать своего Волка счастливым, рассказать ему правду? Поведать, разрушая такую хрупкую связующую нить, о скором расставании, о том, что даже Новый год станет для обоих только поводом для грусти…. Он уверенно смял записку в кулаке и, вырвавшись из объятий, кинулся в ванную. Надо было проверить только одну вещь.
Мальчишка быстро захлопнул за собой дверь, закрылся на задвижку и еще несколько секунд стоял, пытаясь привести в порядок дыхание. Еще слишком рано. Ничего не должно было быть видно. Он обернулся к зеркалу, крепко-накрепко зажмурившись, сжав кулаки, и… не смог открыть глаза. Так страшно, так не хотелось, чтобы все заканчивалось. Но…
Зеленые глаза отражения ехидно прищурились, разглядывая своего владельца, а потом стали внимательнейшим образом разглядывать левое ухо Каолу, будто там было что-то сверхважное.
- Покажи, - тихонько попросил мальчик и пригляделся к своему двойнику, чтобы уже через мгновение отшатнуться, зажимая рот руками. Нет. Ну почему же так рано? Ведь он еще не успел, не смог отдать самое главное…. А отражение гордо и с удовольствием демонстрировало слегка заостренное ушко с еще пока маленьким изумрудным гвоздиком в мочке. – Мамочка…
- Каолу? – обеспокоено поскребся с той стороны двери Адольф и подергал за ручку, словно надеясь сломать таким образом замок.
- Я… - мальчишка поскорее включил воду и сплеснул лицо водой, пытаясь успокоить разбушевавшееся сердечко. – Я умыться решил…. Подожди немного…
И пока парень терпеливо стоял под дверью, поводил рукой перед лицом, стирая всякие воспоминания о собственных слезах. Опять ложь…. Весь мир людей был построен на ней, был пронизан тончайшей паутиной недомолвок и преувеличений. У него дома было иначе. Они просто не видели смысла лгать или что-то не договаривать друг другу. Но здесь… «Ложь во благо», - так называли это люди, этому они учили своих детей, это решил никогда не брать с собой по возвращении Каолу.
- Я уже начал думать, что ты утонул, - ласково поцеловал его Адольф, выловив из-за приоткрывшейся двери ванной. – И мне показалось, что ты плакал…
А мальчишка стоял и думал, тщательно выбирал то единственно верное решение из двух, которое позволило бы сохранить свет в душе. Там, на крыше отеля, среди морозного ветра и отзывчивой мягкости города, Каолу впервые понял, что значит любить. Не так, как он пытался представлять себе это: просто быть рядом и день за днем делать дорогого человека счастливее. Оказалось, что любовь, рожденная в двух сердцах, пусть не долговечная, пусть обреченная на провал, - сама по себе чудо. Которое нельзя поймать, принудить силой, которое приходит ниоткуда и уходит в никуда…
- Я плакал, - Волк недоверчиво нахмурился и провел пальцем по абсолютно сухой щеке мальчика, будто бы надеясь отыскать там следы слез. – Волк, я… Я не смогу остаться с тобой на Новый год, как ты хотел, не смогу даже быть рядом в его канун, но…
- Почему? – Адольф опустился на колени перед ребенком, прижимая его к себе и позволяя зарыться шмыгающим носом в свою шевелюру. – Почему, мой маленький?
- Мне…я… Я должен, - Каолу бормотал еще что-то, пытаясь сдержать слезы, не дать себе сорваться на ложь, но… Парень вдруг отодвинулся и прошествовал мимо плачущего ребенка в ванную. И только после яростного хлопка дверью мальчишка резко метнулся к запертой створке, чтобы попытаться сквозь шум воды и фена сказать о своей любви, о том, что его желания никто не спрашивал, что он хотел бы забрать любимого с собой…
Тоненькие пальчики молящее скребли лакированное дерево, сдирая ногти, из глаз лились уже не слезы, а кровь, превращающаяся в россыпь рубинов на полу, а голос из звонкого колокольчика стал больше походить на скрежет несмазанных петель. Через пол часа сил хватало только на тихое «Прости», и даже двигаться было сложно. Мальчишка улегся верным псом под запертой дверью, не заметив, что там уже минут десять как царила тишина, а за окном…
Сметала жесткими ударами стеклянного меча рекламные щиты и провода электропередач королева зима, оскорбленная таким отношением к чуду. Трещали от бушующего ветра стекла, снег сыпал сплошной пеленой, не позволяя увидеть что-либо дальше метра, а люди платили неустанно своим грядущим праздником за то, что не уберегли такого ценного ребенка.… Но Каолу не слышал и не чувствовал ничего, поглощенный льющейся из-за двери ванной болью любимого, понимающий, что Адольф никогда не примет его такого, каким он был на самом деле. И с осознанием окончания счастья уснул прямо на полу, чтобы услышать сквозь дрему и звук открывшейся двери колыбельную своего детства:

За тобой еще нет
Пройденных дорог,
Трудных дел, долгих лет
И больших тревог.

И надежно заглушен
Ночью улиц гул.
Пусть тебе приснится сон,
Будто ты уснул.

Мир внизу, и над ним
Ты легко паришь,
Под тобою древний Рим
И ночной Париж.

Ты невидим, невесом.
Голоса поют.
Правда, это - только сон...
Но во сне растут.

Может быть - все может быть -
Много лет пройдет, -
Сможешь ты повторить
Свой ночной полет.

Над землею пролетишь
Выше крыш и крон...
А пока ты спи, малыш,
И смотри свой сон.

Каолу проснулся от ласкового прикосновения к волосам, от касания нежных губ, от жаркого шепота, сдобренного солеными слезами:
- Прости меня, дурака.… Прости, счастье мое, радость моя, чудо мое…
- Волк… - мальчишка распахнул зеленые глаза и рванул в объятия к расстроенному парню. – Ты знаешь, Волк… Я хотел сказать…
- Тише, мой маленький, не надо… - рыжика заглушили теплым поцелуем, пробравшим до самой души, заставившим восхищенно охнуть. Адольф целовал его, как никогда раньше, пытаясь одновременно извиниться за что-то и передать невиданное до сих пор чувство…
- Послушай же! – Каолу увернулся от поцелуя и посмотрел в такие любимые глаза прямо и уверенно, как умел только его народ, как никогда не пытались смотреть друг на друга люди. – Я не хотел врать тебе, Волк… Просто… Просто надеялся сделать счастливым хотя бы на эти несколько дней…
- Ты и сделал, - улыбнулся Адольф, притягивая мальчишку к себе на колени.
- Я хотел подарить тебе чудо, Альф, - парень вздрогнул, когда Каолу назвал его по имени, - такое, чтобы согревало душу, чтобы не ранило нежное сердце, чтобы могло позволить улыбке распуститься на твоем лице. Я думал раньше, что именно это – любовь, думал, что так помогу тебе сбежать от боли. Вот только любовь – это всегда больно. Даже расставаясь на день, на час, на минуту, есть возможность больше никогда не встретиться. Даже обнимая любимого и прижимаясь к нему крепко-крепко, есть шанс, что это обман. Но знаешь, любовь не в риске все потерять, не в желании осчастливить дорогого тебе человека, и даже не в разливающемся по сердцу сладкому жару, нет. Она ни в чем. Она просто есть, со всеми своими недостатками и причиняемой болью. Как есть солнце над головой, как есть под ногами земля.… И даже если ты сейчас оттолкнешь меня, откажешься от этого чувства, то я… Я все равно не перестану любить тебя. Потому что боюсь выпускать из рук это чудо…
Каолу испуганно сжался в комок на руках парня, последние слова произнося уже еле слышно, и не ожидал, что окажется придавленным к кровати тяжелым телом. А Адольф с непередаваемо серьезным лицом просто целовал постепенно расслабляющегося под его ласками мальчишку, не подозревая, что только что заключил самый важный контракт в своей жизни…

Волк.
Он уйдет, рано или поздно. Ад прекрасно понимал это, но никак не мог смириться с тем, что им придется расстаться. Он успел привязаться к странному мальчишке за те несколько дней, что они жили вместе. Кто бы мог подумать, что, однажды сбив человека, он изменит свою жизнь раз и навсегда?!
Садилось солнце. Каолу мирно спал, свернувшись клубочком. Адольф тоже пытался заснуть. Не получалось. Поэтому он сидел на кровати рядом с мальчиком, смотрел какой-то нудный детектив, в котором с самого начала было ясно, кто преступник, и опустошал одну за другой чашки чая.
Вскоре за окном стемнело. Молодой человек выключил телевизор, укрыл заботливо паренька покрывалом и вышел на балкон, накинув на плечи куртку. На улице было холодно. Шел снег, завывал ветер, гнулись к земле тонкие стволы берез. Зима. Ад никогда не любил зиму, его не радовали праздники. Но мальчишка, спящий сейчас в его кровати, научил его верить в чудеса и радоваться мелочам. Он сам был зеленоглазым чудом – этот мальчик, перевернувший жизнь Адольфа с ног на голову. Непонятным, странным, загадочным – таким, каким и положено быть самому настоящему чуду.
Ад совершенно случайно, чудом заметил падающую с неба звезду. И, хотя мозг услужливо подсказал, что никакая это не падающая звезда, а комета, он все-таки загадал желание. Впервые в жизни загадал желание, неотрывно глядя на падающую с неба, сияющую звездочку. Желание его было предсказуемым, простым донельзя. Но все равно невыполнимым. Однако эта невыполнимость желания не запрещала все-таки надеяться, ждать, мечтать о чуде.
Вернувшись в спальню, Шварц быстро разделся и лег рядом с Каолу, легко обнимая его за талию. Во сне мальчишка бормотал что-то несвязное и прижимался спиной к теплой груди молодого человека. Тот был только за, он был безумно рад возможности просто лежать рядом с рыжеволосым мальчишкой, он был рад, что ему позволено обнимать это чудо, что ему разрешено спать с ним в одной постели.
Раньше Ад засыпал быстро, едва прикоснувшись голой к подушке. Это было не от усталости, даже когда он весь день занимался самым приятным из занятий – ничегонеделаньем – он все равно отрубался мгновенно. С тех пор, как в жизни его появился Каолу, все изменилось. Теперь он подолгу не мог заснуть, много ворочался перед сном, думал ни о чем и обо всем сразу.
Много думал он и той ночью. Он размышлял о словах Каолу. Мальчик просто произнес вслух то, что было очевидным с самого начала. Они не могут быть вместе. Они живут в разных странах, у каждого из них своя жизнь, а Каолу, к тому же, еще совсем ребенок. Их любовь, их чувства были под запретом. Но, в какой-то мере, они сами установили этот запрет. Они сами запретили себе даже думать о том, что, возможно, они все-таки смогут быть вместе, смогут встречаться, ходить по улицам, держась за руки, целоваться в людных местах… Они сами каждый день повторяли себе, что им придется расстаться, что им придется разъехаться по разным странам, забыть друг о друге.
Да, вот такие невеселые мысли посещали Адольфа перед сном. И, да, все его мысли были заняты этим комочком тепла и счастья по имени Каолу. Каолу, Каолу, Каолу… Он все время думал о нем. Постоянно, даже когда того не было рядом. Он слышал это имя везде и всюду, даже когда оно не было произнесено. Каолу.… Думая о нем, как и всегда со дня их знакомства, Ад уснул. И во сне ему все равно снилось это зеленоглазое чудо.
Но когда Адольф проснулся, Каолу рядом не было. Его не было в ванной, на кухне, вообще нигде в номере. Ад систематически оббежал все этажи, спустился в холл, прошелся по ресторану,… но нет. Каолу как в воду канул. Исчез. Его не было даже на крыше – в месте, столь полюбившемся этому странному мальчишке.
Но Адольф не желал отчаиваться. Он не желал верить, что время, отведенное им двоим, подошло к концу, что он больше никогда не увидит свое зеленоглазое чудо. Не в силах усидеть на месте, он вышел на улицу, прошелся по магазинам, которые посещал до этого вместе с мальчиком. И там его не было.
В надежде, что они просто разминулись, молодой человек повторил свой обход еще два раза. И оба раза оказались неудачными. Он спрашивал у продавщиц и случайных прохожих, не видели ли они рыжеволосого и зеленоглазого мальчика, но их ответы были отрицательными.
Однако надежда умирает последней. И Ад все надеялся и надеялся на лучшее, не смотря на то, что неудачи в поисках не прекращались, что бы он ни делал. Он надеялся, что Каолу вернется, даже тогда, когда, вернувшись домой уже под вечер, заснул, не раздеваясь, на кровати, вдыхая странный, ни на что не похожий запах мальчишки, которым пропиталась его подушка.

Каолу
Каолу тихонько прокрался в номер, опасаясь разбудить спящего прямо в одежде Адольфа, и тут же скользнул в ванную. Уже там он позволил себе сползти по холодной кафельной плитке на дно ванной и свернуться там компактным клубочком, с трудом сдерживая слезы. Иллюзия, рассчитанная на пять дней, вдруг поутру начала рассыпаться, открывая явно нечеловеческие черты лица. Пришлось бежать на другой конец города, к одному из немногих работавших в эти дни детских садов, и жадно пить чистую энергию детских сердец. Это было так неправильно, так больно, совершенное заставляло тело судорожно царапать ногтями грязный снег, сжимая до боли зубы, простреливало огненными искрами по позвоночнику, от чего мальчишка выгибался до невероятности. Совершенное высекало из глаз ядовитые слезы. Кровь Каолу физически не терпела зла в любом его проявлении, потому весь предыдущий день он провел, сражаясь сам с собой: терпел боль, тошноту, голод…
Уже ближе к ночи, когда он почти добрался до отеля, из подворотни вынырнули какие-то личности, потребовавшие денег у ребенка со сломанной рукой. А стоило ему с улыбкой сказать, что денег нет – напали, избивая ногами и какими-то железными палками. Больно не было, нет. Но вот душа истерически металась внутри, испуганная таким отношением.
«Люди жестоки, коварны и злы. Они не умеют любить и не знают, что такое добро, - часто учила их мама. Но дети в силу своего возраста и неопытности не верили и отказывались принимать ее слова на веру. – Берегитесь людей…»
А теперь оказалось, что мама была права. Каолу еще больше свернулся под хлещущими избитое тело струями, чувствуя, как намокает гипс, и попытался понять…
Неужели и Адольф – такой же? Неужели его любимый, его Волк, наконец-то поверивший в чудо, такой нежный и ласковый, на самом деле просто притворялся? Перед глазами мелькнуло воспоминание: нависший с совершенно диким выражением лица парень, бесстыдно шарящий по хрупкому беззащитному телу.
«Он ведь услышал… - уговаривал себя мальчик, стараясь не плакать. – Не стал ничего делать. Или… или совершенного достаточно?»
- Каолу, - ребенок изумленно распахнул глаза, разглядывая неизвестно как оказавшегося внутри ванной Адольфа, и тут же потянулся к нему, ища утешения и защиты. Парень, мгновенно сориентировавшись, завернул мальчишку в полотенце и неспешно опустился на пол, устраивая поудобнее печального рыжика. – Маленький мой, где же ты был? Я чуть с ума не сошел…
Он говорил что-то еще, покрывая поцелуями каждую веснушку на курносом носу, дрожащие от подступающих рыданий губы, аккуратные ушки, все крепче стискивал объятья, будто боялся, что рыжик исчезнет. И бормотал. Что-то про крышу, про свою машину, небо, чудо, звезду.… А Каолу мог только судорожно цепляться за лацканы пиджака Адольфа и стараться прижаться еще крепче. До боли. До сводящей с ума волны, пробежавшей по тонкой спине. До тихого стона, когда все же удалось накрыть губы Волка своими.
- Каолу… - парень в первый момент попытался отстраниться, но быстро сдался и перехватил инициативу, пробираясь руками под влажное полотенце. – Что же ты творишь?
- Я люблю тебя, Волк…
Мальчишка выгибался, пытаясь потереться о тело парня, жарко отвечал на поцелуи, инстинктивно подставлял шейку под смыкавшиеся на коже белые зубы и стонал так, что у Адольфа просто крышу сносило от этих звуков.
- Пожалуйста, - в конце концов, взмолился парень, отрываясь от губ, - давай остановимся.
Каолу вздрогнул, как от удара, но все же покорно отпустил голову, прикрывая слезы в изумрудных глазах ресницами, и полез в ванную, чтобы наконец-то помыться. В груди сильнее билось сердце и от схлынувшего слишком резко возбуждения, и от осознания собственной ошибки: он доверился тому, кто плевать хотел на глупые мальчишечьи чувства. Адольф испугался стать ближе, еще раньше отвез сбитого им ребенка не в больницу, а домой к знакомому хирургу, чтобы не светиться в милиции.… Но почему тогда Каолу влюбился в него, готовый отдать самого себя ради одной только улыбки Волка? Почему, каждый раз, вскидывая голову к небу, он улыбался, как безумный, вспоминая, как смотрел на эти же звезды любимый?
Мальчишка потянулся было к упругим струям воды, чтобы позволить себе плакать, не смущаясь взгляда Адольфа, но не успел:
- Каолу… - парень бережно скользил рукой по тонкой спинке, кончиками пальцев обрисовывая каждый позвонок, и облокачивался о край раковины, будто ноги не держали. А в глазах – такой калейдоскоп чувств, что мальчишка задохнулся, необдуманно открывшись для них. И боль разочарования, и страх навсегда потерять что-то бесценное, и счастье от того, что кто-то рядом… Волк чувствовал, принимал все то же, что испытывал сам рыжик, но только не мог показать этого.
- Я люблю тебя, - шепнул ему Каолу, скользнув ладошкой по рукаву пиджака и прижимая тонкие пальчики к двухдневной щетине. И вдруг как-то оказался прижатым к сильному телу, отвечая на глубокий, полный чего-то невообразимого и совершенного, поцелуй. Адольф блуждал руками по плечам мальчика, спине, мягкому животику, с каждым разом рыча все глуше и болезненнее. Словно во сне парень подхватил рыжика на руки и перенес его, на кровать, опускаясь сверху и принимаясь за изучение хрупкого тела.
Если в прошлый раз Каолу боялся, что Волк продолжит, то сейчас – что остановится. Он вцеплялся пальцами то в простыни, то в волосы Адольфа, рассыпавшиеся по его плечам, что-то пытался простонать сквозь накрывший его гулкий туман, но только сильнее выгибался, подстраиваясь под властные прикосновения.
Парень скользил пальцами по всему телу, отправляя армии мурашек в атаку, сцеловывал с искусанных почти до крови губ стоны, ласкал другой букой бедра мальчика. Наконец, обхватил напряженный ствол рукой, крепко сжимая пальцы, размазав по головке выступившую прозрачную капельку, и задвигал кистью во все убыстряющемся темпе. А Каолу понимал, что сошел с ума. Что не может быть ТАК. Неправильно, возмутительно, где-то даже жестоко и больно, но при этом до безумия совершенно.
Он шире раздвигал ноги, позволяя Волку ласкать яички, выгибался под ним дугой, запрокидывая голову похлеще любого гимнаста, и двигался в такт скользящей по члену руке, не в состоянии решить, чего же хочет: чтобы все прекратилось или же, наоборот, продолжилось.
- Я люблю тебя, - шептал ему в ухо Адольф, прикусывая чувствительную мочку, пробегаясь поцелуями по скулам, от чего мальчишка совсем сходил с ума и только больше подставлялся под ласки. Под накрывающую с головой волну. Чувствуя, как сжимается вся вселенная в крохотную точку внутри, чтобы в один миг… взорваться с безумным криком ослепительным фейерверком, сменившимся полной темнотой.
Каолу проснулся довольно рано, с мурчанием прижимаясь к сильному и теплому телу Адольфа. Парень, видимо, успел раздеться, но спать не торопился и сейчас с интересом взирал на смущенно улыбнувшегося мальчишку.
- Доброе утро, - прошептал на грани слышимости рыжик и тут же зарылся носом куда-то в грудь Волка, пытаясь скрыть вдруг покрасневшие щеки.
- Доброе… - парень только улыбнулся и крепче прижал его к себе. – Так, где ты вчера был?

Волк
Все утро Адольф задавал Каолу один и тот же вопрос. Все утро он умело уходил от ответа. О, у этого ребенка самый настоящий талант менять тему! Он просто виртуоз этого дела! Как он отвечает вопросом на вопрос, как играет мимикой, заставляя собеседника испытывать самые разные эмоции, вынуждая забыть о разговоре. Маэстро, браво!
В конце концов, парень смирился. Ну не мог же он, право, заставлять мальчишку отвечать на вопрос! А вопрос ведь, по сути, был очень и очень прост:
-Где ты был весь день, Каолу?
-Тебе правда так хочется это знать?
Кажется, Ад уже успел порядком достать мальчишку, прежде чем тот задал этот вопрос. И, знаете, этот вопрос был идеальным способом уйти от нежеланной темы, не отвечать на вопрос. Потому что только когда Каолу спросил это, Адольф задумался, а действительно ли ему надо знать, где провел паренек весь день. Порой тайному лучше как можно дольше не становиться явным…
Именно так и решил для себя Шварц. Он перестал повторять свой вопрос снова и снова. Вместо этого он задался, наконец, вопросом, что же подарить своему зеленоглазому чуду на Новый Год. Вопрос был сложным. Ведь Ад ничего не знал о Каолу. Он не знал, что любит мальчишка, не знал, чем увлекается, а любые вопросы обязательно навлекли бы подозрения. Спросить же прямо, чего хочет мальчик в подарок, как обычно делал Адольф с родственниками, язык не поворачивался. Этот ребенок был особенным, и для него следовало обязательно устроить сюрприз. И, кажется, молодой человек уже знал какой.
Для создания этого сюрприза требовалось ни много ни мало – фотоаппарат. Достать его было, в принципе, легче легкого. А вот сделать фотографии сюрпризом…
Ад задумчиво посмотрел на мальчонку. Понравится ли ему такой презент? И не будет ли он вспоминать о днях, что они провели вместе, с болью, с горечью? А, может, он и вовсе не захочет ничего вспоминать? Эти мысли отзывали болью в сердце. Но Адольф продолжал думать об этом, задавая себе эти вопросы, но не в силах найти ответы на них.
-Пойдем, погуляем, а? – предложил он, все еще раздумывая о своем подарке.
-Пойдем! – радуясь, что от ответа все-таки удалось уйти, ответил Каолу.
Доев свой завтрак, они быстро собрались и вышли на улицу. После вчерашней метели все вокруг было в снегу. И это было красиво. Красив был иней на ветвях деревьев, красив был лед, покрывавший землю, красив был чистый снег сугробов, блестящий в бледном свете зимнего солнца. Все вокруг буквально пропиталось зимней красотой и предвкушением праздника. Тропинка меж сугробов была усыпана серпантином и конфетти: кто-то взорвал здесь несколько хлопушек. А на витринах магазинов красовались сделанные из бумаги снежинки различных форм и размеров, все вокруг было обвешано мишурой и «дождиком». Все вокруг сияло.
До праздника оставалось два дня. Два дня оставалось у Ада и Каолу. И эти два дня Адольф решил сделать просто незабываемыми.
Он привел Каолу в парк, в кабинку фотографа. И вскоре у них на руках было десять самых разных снимков, на которых они улыбались, смеялись, корчили рожицы. Фотографии, на которых они были счастливы.
Затем, забежав в магазин, они приобрели сравнительно недорогой цифровой фотоаппарат. И, как говориться, Остапа понесло…
За тот день они сделали больше пяти десятков фотографий. На некоторых они были вместе, на других был заснят только Каолу, на третьих – только Адольф. Где-то они стояли в обнимку, где-то – спина к спине. Фоны были самые разные. Только выражения лиц были одинаковы: выражения полного, бесконечного, безграничного счастья.
Но это было еще не все, запланированное Адом на тот день. Когда они пришли домой, уставшие, но довольные, он достал из одного из ящиков шкафа упаковку бенгальских свечей, достал одну и поджег. Посыпались во все стороны огни. Каолу восхищенно глядел на сверкающую, искрящуюся свечу в руках Адольфа. Тот же прослеживал взглядом падение одной искры за другой.
-Как падающие звезды.… Сколько желаний на них можно загадать?
-Загадать желание? – голос Каолу был удивленным.
-Ну да, есть такое поверье. Если загадаешь желание на падающую звезду, оно обязательно сбудется…
-Вот как…
Мальчишка задумчиво посмотрел на падающие искорки-звездочки. И загадал свое желание. Так получилось, что в тот же самый момент загадал желание Ад. Так получилось, что их желания совпали. Так получилось, что в этот самый момент самая настоящая звезда упала с неба. Так получилось, что она услышала их желания. Так получилось…

часть последняя

Каолу
А на следующий день Каолу с замиранием сердца разглядывал собственное отражение в зеркале и все никак не мог решиться выйти к Адольфу в своем истинном обличье. Зеленые глаза, все того же изумрудного цвета, только чуть шире посаженные и лишенные зрачка; аккуратные острые ушки, чуть длиннее человеческих; пара острых клычков на верхней челюсти…. Эльфы его рода всегда были такими: рыжеволосыми, веснушчатыми и зеленоглазыми, довольно сильно похожими на людей. Точнее, на человеческих детей лет пятнадцати, даже в двести лет, как в случае с Каолу.
- Эй, ты там скоро? – Волк уже минут двадцать ломился в ванную, но эльф все не мог решиться. – Каолууу! Давай бегом!
Он сделал пару глубоких вдохов-выдохов, развернулся, взялся за дверную ручку и… вновь отошел к раковине.
- Каолууу!!! Я же не могу больше!!!
Очередной глубокий вдох, крепче зажмуриться и…
- Was ist das?... – Волк от шока временно изъяснялся исключительно по-немецки и, судя по интонации, нецензурно.
- Ну… - развел руками Каолу, крутанувшись на месте для убедительности, - это как бы я.
- Стой здесь и никуда не уходи.
Эльф недоуменно смотрел на захлопнувшуюся перед его носом дверь ванной и заинтересованно шевелил ушками, ловя доносившиеся изнутри звуки. Правда, через пять минут Адольф все равно вышел и силой потащил рыжика к дивану:
- Так. А теперь объясни все по порядку. Что с тобой стало, куда ты пропадал на целый день, и ЧТО ВООБЩЕ ТВОРИТЬСЯ? – растерянный до безобразия немец усадил эльфа, а сам принялся нарезать вокруг него круги, непрерывно сыпля вопросами. Пришлось Каолу дождаться, пока парень устанет и сядет рядышком, пытаясь отдышаться. Только тогда он позволил себе заговорить:
- Что же… Мое полное имя – Каоллинаумлеин, из старшего рода северных эльфов. Не перебивай, - поднял он руку в успокаивающем жесте, заметив, что Адольф порывается что-то сказать. – Потом отвечу на все вопросы. Дальше. Так. Родился я около двухсот лет назад по человеческим меркам в семействе добропорядочных эльфов и сразу же поступил на службу Деду Морозу…
- Кому? – изумленно приподнял брови парень. Казалось, что последняя новость смутила его несколько больше остальных.
- Деду Морозу. Ну, или Санта Клаусу, если тебе так проще, - насупился рыжик и хотел было продолжить, как его вновь перебили:
- А кем ты у него работаешь?
- Если не будешь перебивать – расскажу, - Адольф с улыбкой откинулся на спинку дивана и закурил. Похоже, он решил просто не верить ни единому слову эльфа. Каолу тяжело вздохнул и решил временно смириться с этим. – Работал я у него… Кануном Нового года. И не надо смеяться! Не надо, я сказал! если еще раз хихикнешь – брошу рассказывать. Так-то лучше! Вот, значит, моей работой было создавать людям предпраздничное настроение и дарить веру в чудо. Что, кстати, неплохо получалось. До этого года. Почему? Да из-за тебя! Удивлен? Я тоже был в шоке, когда вытащил из пачки писем черный траурный конверт, в который ты сложил свои мечты. И главное, кому додумался прислать! Это же ужас какой-то! вот меня и отправили помочь тебе поверить в чудо… на три дня…
Эльф сидел виноватый-виноватый, даже ушки печально поникли, а Волк, заинтригованный его последними словами, скользнул ближе, за подбородок приподнимая личико Каолу и спросил, выдыхая прямо в доверчиво приоткрытые губы:
- Три? Тогда почему ты до сих пор здесь?
- Потому что люблю… - рыжик, не дожидаясь приглашения, приник к горячим губам человека, обхватывая того руками и ногами, и наконец-то смог сделать то, чего всегда хотел…
Чем более страстным и глубоким становился поцелуй, тем сильнее закручивался вокруг влюбленных водоворот пространства, стирая все границы и условности. Исчезли стены отеля, дома, леса, земля, проносились мимо звезды и галактики, мерцая сплетенным телам теплым ласковым светом, убегало в никуда само время.
- Волк… - жарко выдохнул прямо в ухо Адольфу эльф, чувствуя властные руки на своих бедрах, выгибаясь навстречу покусывающим ключицу зубам, прося еще и еще…
И кто бы мог сказать, сколько они могли так парить, но в дверь номера постучалась горничная, и парочка выпала из небытия прямо на твердый и негостеприимный пол.
- Уф… - Каолу плюнул на приличия и прямо на четвереньках, как был, пополз открывать. Милая девушка, смущенно улыбаясь, предложила маскарадные костюмы, но быстро поняла, что эти двое сами себе карнавал.
- А что с нами будет дальше? – поинтересовался распластанный по ковру Адольф.

В двадцать три часа, пятьдесят минут Волк с Каолу отчаянно целовались на крыше отеля, игнорируя внезапно поднявшийся ветер и бьющий прямо в лицо снег. Никто не хотел расставаться, потому и пил парень со всей жадностью медовые эльфийские губы, потому и зарывался тонкими пальчиками рыжик в черные с малиновыми прядками волосы, притягивая любимого еще ближе, потому и не заметили оба остановившиеся прямо за краем крыши расписные сани с двумя мужчинами на борту.
- Хм… Может, стоит их так и оставить? – поинтересовался один из них, легко спрыгивая на землю и целуя своего любимого в губы.
- Ну уж нет.… Зря я, что ли двести лет себе смену готовил? – дед Мороз, совершенно не похожий на деда, вдруг сунул пальцы в рот и заливисто свистнул, заставив парочку оторваться друг от друга. – Каолу, пора. Через… восемь минут наступит канун.
- Я могу остаться? – умоляюще посмотрел на Мороза эльф и теснее прижался к ошарашенному парню.
- Прости, но даже мне отпущено всего десять дней в этом мире, - покачал головой маг и тут же перевел взгляд смеющихся глаз на Адольфа. – Спрашивай уже…
- Эммм… Нууу.… Как-то вы не слишком похожи на белобородого старичка… - парень заметно засмущался под дружным фырканьем собравшихся. Действительно, в статном черноволосом мужчине лет сорока с шальными синими глазами и элегантно посеребренными висками сложно было признать доброго старичка из детских сказок. До тех пор, пока он не взмахнул рукой, мгновенно отрастив белую бороду по пояс и шапку, прикрывшую смольные пряди.
- Так лучше? – со смешком спросил маг, но, тут же посерьезнев, продолжил. – Каолу, прощайся бегом. Время на исходе.
Эльф испуганно моргнул пару раз, а потом жарко приник поцелуем к губам Адольфа, не заметив, как мужчины тоже принялись «прощаться» прямо через борт саней.
- Слушай, убери ты свою растительность, - недовольно буркнул первый, и Мороз послушно превратился в прежнего импозантного франта.
- Каолу.… Три минуты!
- Волк, я тебя очень-очень люблю, правда! – эльф смотрел на парня своими невозможными изумрудными глазами, в которых падали и загорались зимние звезды, и все никак не мог разорвать руки. Уже сидя в санях, он спросил, продолжая глядеть прямо на любимого. – Ну, неужели ничего нельзя сделать?
- Эх, хотел до завтра оставить… - Мороз полез за пазуху и, покопавшись немного, вытащил оттуда… полупустой пузырек маслянистой жидкости, который тут же был перехвачен вторым мужчиной. – Упс, не то. Где же оно?
Маг полез еще глубже и в итоге достал из кармана старинные часы, расписанные кучей малопонятных символов, которые и кинул ошалевшему от происходящего Адольфу:
- Держи! Руслан поможет тебе с ними разобраться, и ты сможешь сам приходить в наш мир, когда пожелаешь…. Правда, не нарушая некоторых правил, но все же. А нам – пора.
Расписные сани уносились ввысь от двух расстроенным расставанием мужчин, а над дремлющим городом разносился колокольный звон, предвещающий наступление кануна Нового года, и звонкий голос Каолу:
- Мы снова встретимся! Только верь, Волк! Верь в наше чудо!
- Еще бы в тебя не верить… - скептически пробормотал Адольф и повернулся к стоящему рядом мужчине. – Ну и как этим пользоваться? Я же без него и трех дней не выдержу!

Comments

[Tyrrenian]

Солнц, статус на "закончено" поменяй)))

[...искренне ваш, Прокопян]

Tyrrenian Ой, да какая разница... *отмахиваеццо*